« И Свет во тьме светит и тьма не объяла Его…». Воспоминания родственников репрессированного священника Павла Ворошилова

В одной из поездок по Срединной Камчатке я побывала в Мильково в храме Святого Богоявления, где познакомилась и беседовала с прихожанками этого храма. Меня искренне восхитили эти удивительные женщины, подкупила их интеллигентность и  деликатность. Собеседницы мои прожили трудную жизнь, на их долю выпали суровые испытания, но они не утратили сердечной доброты, сохранили любовь к окружающим их людям, и, несмотря на царивший атеизм, веру в Бога. Их рассказы я записала.

Внучка последнего священника…

  Рассказ  Нины Агафангеловны Гавриш:

001 — Я всегда знала, что я внучка священника, мама мне часто об этом напоминала. Деда моего Мильковского священника Павла Ворошилова забрали в ОГПУ сразу после одной из Литургий. Хотели арестовать прямо в церкви, да прихожане упросили сделать это после службы. И сгинул мой дед неизвестно где: одни говорили, что его сразу расстреляли, другие, — что он отсидел в лагерях лет десять. Но как бы то ни было, после ареста его уже никто из родственников и прихожан никогда не видел.

Дядю Иннокентия сослали в Магадан, а родителей моих — в Сибирь. Жили они возле Томска в дощатых бараках, продуваемых морозными ветрами. Ссыльные пытались утеплять щелястые бараки соломой, но наезжала милиция, угрожала поджечь сено вместе со всеми, кто в этих бараках жил. В таких условиях многие начинали болеть туберкулезом. Папин брат Иннокентий приехал к нам из Магадана и тоже был болен, да и вся его семья болела туберкулезом. В то время уже заболели и мои родители. Несмотря на невзгоды, папа с дядей не теряли присутствие духа, они всегда пели духовные песни, перед началом любого дела молились.

Когда папа погиб на фронте, мама пыталась вернуться на Камчатку, но она была лишена права на переписку, поэтому сообщить родственникам о том, где находится, она не могла. Ведь в те годы Камчатка была закрытой зоной, и для приезда сюда нужен был вызов.

В Томске я пошла учиться, окончила там два класса, но писать и читать не умела, не научили. Меня никогда за время учебы не вызывали к доске и ни о чем не спрашивали. Мы были детьми врагов народа, и о нас просто никто не заботился.

Мама завербовалась на рыбные промыслы в 1948 году, тогда-то мы и попали на Камчатку, а позже перебрались в Мильково. В селе родственники деда открыли молельный дом, их уже тогда никто не преследовал. Шел 1949 год. Мы поселились в доме у нашей бабушки. Она к тому времени была очень старенькая и глухая, мне приходилось водить ее на церковные службы.

В молельном доме все было устроено должным образом: был и иконостас, и аналой, купель для крещения. Народу приходило много, особенно на праздники. И воду освящали, и крестили, и отпевали… Да только с крестиками нигде нельзя было появляться: ни на работе, ни в школе.

Мама моя всегда от всех скрывала, что молилась и у Господа помощи просила. Помню, выйдет во двор, упадет на колени, возденет руки к небу и причитает, просит милости у Бога. Пожить ей хотелось, чтобы детей вырастить. В то время мы очень бедствовали: учиться мне не довелось, работать пошла в больницу — стирала и гладила, получала 19 рублей 50 копеек, мама по инвалидности — 4 рубля 50 копеек. Умерла мама рано, было ей всего 48 лет, страшные годы ссылки отняли у нее здоровье.

Когда у меня родился второй ребенок, мужа посадили на три года в тюрьму. Разошлась я с ним. С двумя детьми жить было очень трудно, иногда в доме и еды-то не было. Вышла я второй раз замуж, и вот уже 40 лет живем. У моего второго мужа было трое детей, всех пятерых вырастили, воспитали и в люди вывели.

Почему-то мне всегда приходилось жить в стесненных условиях. У бабушки жили в маленьком домике, где был один стол и две кровати. Кушали вокруг стола стоя, сесть было негде. Да и наши дети выросли в одной комнате. Районная администрация считала, что живем мы хорошо, и жилья не давала. Только в сорок лет я с семьей въехала в новую квартиру, к этому времени уже и внуки армию отслужили. В больнице отработала одиннадцать лет, а после — заведующей магазином в рыбкоопе, оттуда и на пенсию проводили. Сейчас нам с мужем приходится подрабатывать, ведь на наши пенсии не проживешь.

Нелегкой была моя жизнь. Но я не перестаю благодарить Господа за то, что он дает мне силы все достойно переносить, и дает мне смирение, чтобы принимать все, что выпало на мою долю.

Молельный дом

Рассказ Веры Михайловны Носалевой:

002 — Мой дедушка Александр был двоюродным братом священника Павла Ворошилова, а папа — его племянник. Наш папа Михаил Александрович Ворошилов вместе с моей мамой Анной, в девичестве Карелиной, открыли в Мильково во время войны молельный дом. Собирались в нашем доме люди, сохранившие верность православию, молились и исполняли духовные песни. Это было красивое пение, и мы, дети, очень любили его слушать. После разорения церкви, служебных книг и записей песнопений не сохранилось, и родители все восстанавливали по памяти. Икон у нас было много, они находились в родительской спальне, была Псалтирь, Библия и духовные книги. Взрослые собирались, конечно, нелегально, а нас детей закрывали в другой комнате, они оберегали нас от всяких неприятностей. Со временем людей приходить стало больше, уже у них такого сильного страха не было. На Пасху однажды собралось так много народа, что в доме сильно просела и треснула половая балка.

Старшая сестра моя Мавра Михайловна всегда пела вместе с родителями, знала много молитв и акафистов. Когда наш храм Святого Богоявления открылся, она учила женщин петь, потому что помнила много церковных песнопений. Но в то время она очень страдала из-за того, что была дочерью человека, посмевшего людям говорить о Боге. Ее часто за это выгоняли с работы.

Папа наш был очень верующим человеком. Он часто молился по ночам и пел, и мы от этого пения просыпались и слушали его. Мне всегда очень хотелось прикоснуться к папиным книгам, я тайно брала у него Евангелие, читала и разглядывала пометки, сделанные им на полях. И столько у меня теперь жалости к тем прошедшим годам: не вникали мы в жизнь родителей, да они и оберегали нас от всего, что сами знали, ведь это был другой мир, а мы должны были вырасти неверующими людьми, атеистами.

Мои родители, в те трудные суровые годы сумели поддержать церковную жизнь в нашем селе и помочь людям сохранить веру.

 Нина Доронина